Неточные совпадения
— Как видишь — нашла, — тихонько ответила она. Кофе оказался варварски
горячим и жидким. С Лидией было неловко, неопределенно. И жалко ее немножко, и хочется говорить ей какие-то недобрые слова. Не верилось, что это она писала ему обидные
письма.
Начали спорить по поводу
письма, дым папирос и слов тотчас стал гуще. На столе кипел самовар, струя серого вара вырывалась из-под его крышки
горячей пылью. Чай разливала курсистка Роза Грейман, смуглая, с огромными глазами в глубоких глазницах и ярким, точно накрашенным ртом.
Письмо сие произвело весьма приятное впечатление в душе заседателя Шабашкина. Он увидел, во 1) что Дубровский мало знает толку в делах, во 2) что человека столь
горячего и неосмотрительного нетрудно будет поставить в самое невыгодное положение.
Жизнь Грановского в Берлине с Станкевичем была, по рассказам одного и
письмам другого, одной из ярко-светлых полос его существования, где избыток молодости, сил, первых страстных порывов, беззлобной иронии и шалости — шли вместе с серьезными учеными занятиями, и все это согретое, обнятое
горячей, глубокой дружбой, такой, какою дружба только бывает в юности.
В
письме от 8 января 1856 г. из Марьина, вызвавшем комментируемое ответное
письмо Пущина, Наталья Дмитриевна заявляет: «За чистую способность твоей
горячей души [любить] люди тебя любят…
Иван Петрович Артасьев, у которого, как мы знаем, жил в деревне Пилецкий, прислал в конце фоминой недели Егору Егорычу
письмо, где благодарил его за оказанное им участие и гостеприимство Мартыну Степанычу, который действительно, поправившись в здоровье, несколько раз приезжал в Кузьмищево и прогащивал там почти по неделе, проводя все время в
горячих разговорах с Егором Егорычем и Сверстовым о самых отвлеченных предметах по части морали и философии.
Правда, что Лозинская была женщина разумная и соблазнить ее было не легко, но что у нее было тяжело на душе, это оказалось при получении
письма: сразу подкатили под сердце и настоящая радость, и прежнее горе, и все грешные молодые мысли, и все бессонные ночи с
горячими думами.
Выслушав его с большим вниманием, он взял его из рук Танюши и, с удовольствием заметив четкость руки невесты, сам прочел
письмо два раза и сказал: «Ну, умница и, должно быть,
горячая душа!» Вся семья злилась и молчала; одна Александра Степановна не вытерпела и, сверкая круглыми, выкатившимися от бешенства зрачками, сказала...
Она просто, ясно, без всякого преувеличения, описала постоянную и
горячую любовь Алексея Степаныча, давно известную всему городу (конечно, и Софье Николавне); с родственным участием говорила о прекрасном характере, доброте и редкой скромности жениха; справедливо и точно рассказала про его настоящее и будущее состояние; рассказала правду про всё его семейство и не забыла прибавить, что вчера Алексей Степанович получил чрез
письмо полное согласие и благословение родителей искать руки достойнейшей и всеми уважаемой Софьи Николавны; что сам он от волнения, ожидания ответа родителей и несказанной любви занемог лихорадкой, но, не имея сил откладывать решение своей судьбы, просил ее, как родственницу и знакомую с Софьей Николавной даму, узнать: угодно ли, не противно ли будет ей, чтобы Алексей Степаныч сделал формальное предложение Николаю Федоровичу.
Первое его
письмо было, вероятно, самым лучшим: оно
горячее вылилось из сердца. Как бы то ни было, Литвинов отправил к Ирине свое послание.
Анна Михайловна поплакала, еще раз перечитала
письмо и легла в постель. Много
горячих и добрых слез ее упало этою бесконечною для нее ночью.
Графиня Антонида страшно оскорбилась произведением Дон-Кихотовой музы: напоминание о бедственном положении ее мужиков, о котором она никогда не желала слушать и которым ей в последнее время так часто досаждала княгиня Варвара Никаноровна, привело ее в ярость, под влиянием которой она немедленно же отослала
письмо Рогожина к начальнику столицы с просьбою защитить ее от «нестерпимого нахала», а вместе с тем позвала графа и принесла ему
горячую жалобу на его тещу.
Первое прочитанное им
письмо привело его в большое затруднение: оно все состояло из описания моего грустного ежедневного состояния, из жалоб на товарищей и даже на учителей, из выражений
горячего желания увидеть мать, оставить поскорее противную гимназию и уехать из нее на лето в деревню.
Я не умел тогда оценить всю великость самоотвержения, с которым действовал мой благодетель; но мать моя оценила его вполне и написала к Упадышевскому
письмо, в котором выражалась самая
горячая материнская благодарность.
Сверх того,
письма его были проникнуты
горячей любовью к славе русского оружия, а потому действовали на всех нас электрически.
«Прочитав в другой раз статью о лиризме наших поэтов, я впал в такое ожесточение, что, отправляя к Гоголю
письмо Свербеева, вместо нескольких строк, в которых хотел сказать, что не буду писать к нему
письма об его книге до тех пор, пока не получу ответа на мое
письмо от 9 декабря, написал целое
письмо,
горячее и резкое, о чем очень жалею…
Письмо это, вероятно дышавшее
горячей любовью, произвело, однако, глубокое впечатление на Гоголя, и хотя он не отвечал на него, но по возвращении в Россию, через год, говорил о нем с искренним чувством.
Становой расставил вокруг флигеля сторожей, написал следователю
письмо и пошел к управляющему пить чай. Минут через десять он сидел на табурете, осторожно кусал сахар и глотал
горячий, как уголь, чай.
Не скажу, чтоб это мне было особенно тяжко, потому что любовь моя к нему в это время была уже сильно поколеблена и притуплена холодным резонерством, которым он обдавал мои
горячие порывы к нему в
письмах.
Потом маленькое сердечко Люды не вытерпело, и я вылилась в этом
письме на дальнюю родину вся без изъятия, такая, как я была, — порывистая,
горячая и податливая на ласку…
И я это написал в
письме и получил растерянно счастливый,
горячий ответ.
Прав ли приятель — не знаю, но то, что переживал Васильев, когда ему казалось, что вопрос решен, было очень похоже на вдохновение. Он плакал, смеялся, говорил вслух те слова, какие он скажет завтра, чувствовал
горячую любовь к тем людям, которые послушаются его и станут рядом с ним на углу переулка, чтобы проповедовать; он садился писать
письма, давал себе клятвы…
— Не зная их лично, могу только судить о них по твоим
письмам. Признаюсь тебе, мое сердце лежит более к Лориной. Та с
горячею, эксцентрической головкой, энтузиастка, с жаждой каких-то подвигов, не совсем по мне. И сестры твои, по твоим портретам, склоняются более на сторону Тони. Может быть, мы и ошибаемся.
После этого она два
письма получила от Марка, —
горячие, задушевные, зовущие. Настойчиво просил ее позвонить по телефону. Нинка без конца перечитывала оба
письма, так что запомнила наизусть. После второго
письма позвонила по автомату и оживленно-безразличным голосом сообщила, что сейчас очень занята в лаборатории, притом близки зачеты, и вообще не может пока сказать, когда удастся свидеться. Привет!
— Нет, в первый раз вижу, — и начал чтение. В продолжение его он часто пожимал плечами, потирал себе средину лба пальцем; на лице его то выступала радость, как у обезьяны, поймавшей лакомый кусок, то хмурилось оно, как у обезьяны, когда
горячие каштаны обжигают ей лапы. Наконец, Зуда опустил руку с
письмом и опять уныло покачал головой.
«Господин генерал-поручик и кавалер, — писала ему государыня, — вы, я чаю, столь упражнены глазеньем на Силистрию, что вам некогда
письма читать, и хотя по сию пору не знаю, преуспела ли ваша бомбардировка, но тем не меньше я уверена, что все это, что вы сами предприемлете, ничему иному приписать не должно, как
горячему вашему усердию и ко мне персонально, и вообще к любезному отечеству, которого вы службу любите.
Обе женщины, знавшие по
письмам к Маслову о несчастных его заграничных разочарованиях, принимали
горячее участие в его судьбе.
Остальные бумаги были: десять
писем его матери к его отцу. Их содержание красноречиво говорило о
горячей, беззаветной взаимной любви Марии Толстых к Борису Ильяшевичу, такой же любви, какую питал он, Борис Сабиров, к Татьяне Петровне.
Письмо начиналось уверениями в
горячей преданности польской справе и в дружбе к лицу, к которому было адресовано. Вслед затем аноним предупреждал, что русскому правительству известны имена многих членов витебского жонда, и оно собирается потребовать их к допросу. Прилагался список заговорщиков, в том числе большей части собравшихся теперь у Владислава. Во главе стоял пулковник их. Неизвестно, почему в списке не фигурировал Волк.
Но теперь, вспомнив
письмо и милую, доверчивую,
горячую личность Светлогуба, он задумался сначала о нем, а потом и о себе.